[Коммерсант, №12 (3343)]
В последние недели года мы бросаемся в атаку на Украину: то создаем ажиотаж вокруг неведомого мыса Тузла, то пытаемся навязать соседям фальсифицированные результаты выборов и искренне изумляемся их недовольству, то в одночасье почти в пять раз повышаем им цены на газ.
В последние недели года мы бросаемся в атаку на Украину: то создаем ажиотаж вокруг неведомого мыса Тузла, то пытаемся навязать соседям фальсифицированные результаты выборов и искренне изумляемся их недовольству, то в одночасье почти в пять раз повышаем им цены на газ. После Нового года, впрочем, каждый раз приходится сдавать назад. Регулярность этих “набегов” и широкая поддержка, которую они получают в общественном мнении, не позволяют объяснить все это только чьей-то некомпетентностью или корыстью. Причины лежат глубже.
читать дальшеПохоже, до населения России и до ее политической элиты начинает наконец доходить, что украинская государственность — необратимая реальность. Этот мучительный процесс вызывает характерные комплексы — отторжение, инфантильную обиду. Одна из причин этих реакций — та, что имперский синдром укоренен в самом понимании истории, которое уже двести лет безраздельно господствует в нашем национальном сознании.
Страна новая — история старая
Когда Петр I переворачивал свое государство вверх дном, он был убежден, что творит совершенно новую державу. Однако уже к концу XVIII столетия его преемники почувствовали необходимость подкрепить свою легитимность древностью происхождения и начали создавать миф о единой цепи исторической преемственности, которая связывает Киевскую Русь, Московское царство и петербургскую империю. “История государства Российского” Карамзина придала историческим притязаниям Романовых каноническую форму. Четверть тысячелетия истории от падения Киева до противостояния на Угре были при этом ампутированы как время татарской и польско-литовской оккупации. Примерно так же некоторые современные идеологи пытаются поступить с советским периодом.
Впрочем, после октября 1917 года большевики сами попробовали начать “новую эру” с чистого листа. Однако довольно скоро Сталин восстановил в правах традиционную историческую мифологию, разместив СССР на той же самой магистрали русской истории — от Киевской Руси до Страны Советов. Что до отцов-основателей Российской Федерации, то они даже не пытались объявлять себя создателями нового государства, предпочитая играть роль наследников князей, царей, императоров и генеральных секретарей одновременно. В результате сегодня российские граждане убеждены, что являются прямыми и единственными носителями тысячелетней традиции, мощным стволом, со всех сторон окруженным отсохшими ветвями.
Наследственное право
“Государств российских” было много, у каждого из них была своя история, и ни одно прямо не продолжало другое. “Российскими государствами” были и Великий Новгород, и Золотая Орда, и Великое княжество Литовское, которое иначе называли Литовской Русью, и это еще далеко не все. Москва была исторической наследницей Киева не в большей и не в меньшей мере, чем Вильна или Казань.
С грехом пополам можно говорить о преемственности Российской империи по отношению к Московскому царству — здесь была хотя бы видимость династического и церковного единства. Между империей Романовых и СССР вообще невозможно усмотреть никакой связи. Государство, сменившее столицу, символику, границы, господствующую религию, политическое устройство и название, — это другое государство.
Разумеется, если нам по сердцу какие-либо государственные образования прошлого, мы имеем право объявлять себя их наследниками. На разных этапах истории различные российские государства возводили свою генеалогию к Древнему Риму, Византии, классической Греции, германским племенам и даже, как мы помним по советским учебникам, государству Урарту.
Ничего дурного в этом нет. Но полезно отдавать себе отчет в том, что у наших соседей есть такие же наследственные права. В России сегодня любят поминать этимологическое значение слова “Украина” и острить по поводу предлога, который употребляется при нем. Но вопрос, кто находится у края, а кто в центре Руси, решается исключительно в зависимости от того, откуда смотришь. Примерно за год до “оранжевой революции” киевский таксист, пылкий поклонник Ющенко, сказал мне, что считает себя более русским, чем те, кто живет на Урале.
Груз самомнения
Увы, все это не отвлеченные рассуждения. В сознании современного россиянина Украина все отчетливее занимает некогда отведенное Польше место неверного брата, променявшего славянское первородство на западную похлебку. К чему привела такая модель в отношениях России и Польши, общеизвестно. Прошлое не майорат, отходящий по праву первородства единственному законному наследнику, но символический ресурс, пользоваться которым может каждый, кто испытывает такую потребность. Монополизировать его невозможно, а попытки такого рода могут оказаться губительными.
К счастью для государств и народов, есть и иные образцы. Сегодняшняя Норвегия была провинцией сначала Дании, а потом Швеции и обрела независимость только в начале ХХ века. Сегодня отношения всех трех стран просты и безоблачны, а их географическая, культурная и лингвистическая общность закреплена множеством институтов, успешно работающих. При том, что Норвегия, в отличие от соседей, отказалась вступить в ЕС, а Швеция не вошла в НАТО. Да и России имперское прошлое не мешает строить вполне адекватные отношения с Финляндией.
Глядя на историю национальной государственности как на цепь прямого преемства, соединяющую мифическое прошлое с сегодняшним днем, мы почти неизбежно преувеличиваем собственное предназначение. Этим историческим самомнением были охвачены и Московское царство, видевшее себя Третьим Римом, и, быть может, чуть в меньшей степени Российская империя, и в гиперболических масштабах — Советский Союз. Цена подобных амбиций всякий раз оказывалась велика.
Андрей ЗОРИН, профессор русской истории Оксфордского университета