Многие верили, что будет так, как учил великий Сталин: “Малой кровью, на чужой территории”.
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная. Но в тот день никто не знал, что эту войну назовут так торжественно. Если у нас будут праправнуки — то будут ли они помнить о Войне? И что они будут знать?
Многие верили, что будет так, как учил великий Сталин: “Малой кровью, на чужой территории”.
Чем больше верили, тем страшнее оказалась катастрофа. Через три месяца Гитлер был под Москвой. Обратный путь занял три с половиной года.
...Во времена Хрущева было объявлено число наших потерь — 20 миллионов. При Брежневе уточнили — 22 миллиона. Сейчас общепризнанное минимальное число — 27 миллионов. А есть историки, которые говорят о 35 миллионах и даже больше.
Подсчитывая павших, ошибаемся на пять-семь миллионов. Население всей Швейцарии для нас — статистическая погрешность.
Праздник 60-летия Победы показал: мы до сих пор не можем говорить о Великой Отечественной спокойно. Ветераны не могут, и вдовы не могут, и дети их, и внуки... Может, праправнуки смогут (как мы — о войне с Наполеоном).
читать дальшеНо если у нас будут праправнуки — то будут ли они помнить о Войне? И что они будут знать?
22 июня 1942 года мой дед Александр Минкин написал с фронта моему отцу: “...Не перестаю мечтать чтоб скорей разбить фашистских гадин и снова быть нам всем вместе...” Бумаги не было, писал на бересте. На этой бересте видны штемпеля: “Просмотрено военной цензурой”, “Полевая почта”, “Бесплатно”...
Потом пришла похоронка: “Ваш муж… в бою за социалистическую родину верный воинской присяги проявив геройство и мужество был в районе Моздока 5.10.42 убит. Похоронен на высоте у Малгобека”.
...Прошло сорок лет, постепенно складывался текст под названием “Чья победа?”. Опубликовать его в СССР было невозможно. Напечатали в Нью-Йорке (в 1989-м) и в Мюнхене (в январе 1990-го).
Прошло еще шестнадцать лет. Теперь этот текст содержит не только мысли о войне, но и реалии конца 1980-х: очереди, две Германии (Берлинская стена еще стояла, и восточные немцы стреляли в спину восточным немцам, которые бежали к западным немцам), а в Москве снова, как во время войны, появились карточки...
Текст печатается с минимальными сокращениями. Сегодняшние пояснения даны черным курсивом в скобках. Пришлось пояснять, потому что “мы” в статье — это СССР, советские люди; “наша история” — это советская история. Ветеран, рассказывающий, как дохромал до Польши и уже надеялся “разжиться” кой-каким барахлом, — все еще жив. В этом году ко Дню Победы ему вручили медаль и ценный подарок.
Ценным подарком на этот раз оказалась шоколадка “Аленка”. Это подтвердило старую мысль о том, что Победу украли. Не хочется говорить, кто украл. Но на месте преступления осталась шоколадка.
— Не будь Сталина — войны бы не было! Обезглавил армию, разоружил границу, “не заметил” немецких приготовлений — спровоцировал нападение.
— Вероломное нападение!
— Нашел кому верить...
— Но ведь внезапное!
— Брось. Все, от Черчилля до Зорге, называли день и час.
— Но победили-то мы! Гордиться надо, а не хаять!
Сто раз слышанный разговор.
Прилетел инопланетянин. Ему загадка:
— Кто выиграл войну: тот, кто потерял пять миллионов человек, или тот, кто — тридцать?
Не угадает.
Мы победили. Мы проиграли.
Если считать павших — проиграли мы.
Если кровь ничего не стоит, то... опять мы.
* * *
...Девятого мая каждый год празднуем Победу. Как посмотришь, победа над Гитлером — единственное светлое пятно в нашей истории. Чем еще можем гордиться? Коллективизация, террор, застой...
Сведущие люди, в том числе генералы и даже маршалы, устали доказывать, что не Сталин, а народ выиграл Войну. Мы (кроме, конечно, невменяемых) усвоили уже, сколь катастрофичны для нас были действия семинариста-генералиссимуса:
а) уничтожение талантливых полководцев и вообще командного состава Красной Армии (цифры публиковались много раз);
б) поставки в Германию (фашистскую, то есть агрессивную!) стратегического сырья, продовольствия, горючего, металла... вплоть до начала войны и даже еще пару дней после;
в) неизвлечение уроков из провала финской кампании;
г) ставка на кавалерию и непонимание того, что стратегия и тактика предстоящей войны будут отличаться от Гражданской;
д) аресты и террор в военной науках, в том числе посадка всех авиаконструкторов;
е) тупая вера в дружбу и честность фюрера (пункт сомнительный: весь мир видел, кто такой Гитлер. Как это Сталин, никому не веривший, убийце и предателю поверил?);
ж) разоружение старой границы до оборудования новой;
з) уничтожение лучших разведчиков “за провокации”;
и) трусливое бегство на дачу в июне 1941-го — страна без руководства, фронты без связи;
к) безоружное ополчение, брошенное под немецкие танки;
л) тупая самоубийственная тактика, неизменная во все годы войны: “взять город к празднику” — тактика, положившая в землю наших солдат из расчета семь к одному (а бывало и 20:1, и не в 1941-м, а в 1944-м);
м) зачисление пленных в “предатели Родины” и другие кровавые приказы;
н) ...
Неполный список занял пол-алфавита. Перечисленного довольно, чтобы расстрелять любого, пусть самого гениального вождя за государственную измену. (Но в том-то и дело, что Сталин сам и был государством, и зачислял в изменники, кого хотел.)
* * *
Чем больше мы узнаем о войне — тем необъяснимей Победа. В 1964-м — через почти двадцать лет после войны — я впервые услышал о заградотрядах — о гениальной системе беззаветной храбрости. Идешь в атаку — может быть, повезет, немцы не убьют. Отступишь — свои убьют обязательно. Кутузова за сдачу Москвы Сталин, конечно, расстрелял бы.
…Немцы потеряли 4,5 миллиона. Мы потеряли 22 миллиона. Число весьма условное, но пока является официальным оно, а не 29 миллионов и не 35. Иосиф Виссарионович назвал 7 миллионов. Считается, будто он убавил, чтобы не огорчать народ-победитель. Думаю, плевать ему было на народ. Гениальнейшему полководцу просто-напросто непрестижно было признать истинные размеры потерь. Да и врать к тому времени уже привыкли рефлекторно, машинально.
— Мы за ценой не постоим! — поют ветераны.
“Нам дэшевая пабэда нэ нужна!” — сказал Сталин, когда ему доложили, что при лобовом штурме Берлина неизбежны гигантские потери.
И все же мы победили.
* * *
Победили?
Весь спор — а его всё еще ведут осознавшие с невменяемыми, — весь спор: вопреки Сталину или благодаря ему мы победили?
Кто победил? Вот что хотелось бы понять. Несмотря на кажущуюся абсурдность такого вопроса.
Для верного ответа сравним уровень жизни победителя и побежденного. СССР и ФРГ. (ГДР не в счет, ГДР — это почти мы. И из ГДР, и от нас немцы бегут в ФРГ, но мы хоть не стреляем им в спину.)
Отправим инопланетянина в Тулу и в Гамбург. Пусть скажет, где живут победители.
Сравнение катастрофически не в нашу пользу. Реальный доход на душу населения различается не на проценты — во много раз. Владимир Высоцкий был шокирован, впервые попав в Западный Берлин. “Как же так? — бормотал он растерянно. — Ведь победители-то мы!”
Сегодня уже не свалишь “ихний” успех на американскую помощь. (Мы, помнится, много писали, что она разоряет.) (“Мы писали” — означает советские газеты писали, советские пропагандисты-экономисты.) Не свалишь наши провалы на последствия войны. Немцев тоже разбомбили, немцев тоже разграбили. И у нас, при передовом строе, те же 45 лет минуло, что и у них — при отсталом. (Передовой — советский, отсталый — капиталистический.)
Инопланетянин, понятно, прагматик, валютчик. (“Валютчик” — преступник, меняющий рубли на доллары; за большую сумму — вышка.) Мы-то иные, мы знаем, что дороже. Бог с ним, с западным обществом. Моральная-то, духовная-то победа — за нами! За нами? Ой ли? Пьянство, воровство, озлобленность, лживость, раболепие, лагеря, психушки, перманентная резня — это, что ли, приметы духовной победы?
В чем же дело? Может, в том, что у них произошла гибель фашизма. Был Нюрнберг, поголовная денацификация. Наказывали нацистов гуманно (повешены всего 12). Но все же наказывали. Персональных пенсий не давали, домов улучшенной планировки для них не строили. Короче, мы с союзниками избавили немцев от фюрера и его диктатуры. Уничтожили режим. И в этом смысле, бесспорно, не победили, а освободили Германию.
За эту свободу Германия заплатила страшным поражением. Безоговорочной капитуляцией. Контрибуцией. Мы вывезли у них все, что могли, все, что уцелело: станки, заводы... Государство вывозило оптом, победители — в розницу: солдаты — рюкзаками, генералы — вагонами. Высоцкий, сын офицера оккупационных войск, споет об этом трофейном времени: “Пришла страна Лимония, сплошная чемодания!”
Ветеран, инвалид Великой Отечественной — мужик, сбежавший в 1934-м из голодающей деревни в город, попавший на фронт сразу в 1941-м, — рассказывал:
— В 1944-м дошли до Польши. Думали — вот, разживемся кой-чем... Вдруг построили: “Имеющие костные ранения — два шага вперед!” Мы — трюх-трюх. “Всех отчислить!” И погнали нас в тыл, аэродром охранять. Обидно нам было очень. Но не хотел Отец, чтобы увидела Европа, как ковыляет советская пехота, хромая да калечная.
Мы победили. Подумав, понимаешь: победил Сталин. У него и волоса с головы не упало, ни шашлык, ни “Хванчкара”, ни “Герцеговина-Флор” из пайка не исчезли. На погибшие миллионы (в том числе на родного сына) ему было плевать. Это несомненно; и он сам это подтвердил: к погибшим на войне с Гитлером миллионам добавил наших пленных, погубленных теперь уже в родных концлагерях. Был такой термин “перемещенные лица” — почти враги народа.
Не забудем, как отличается климат Центральной Европы (зима — минус 5 градусов) от нашей вечной мерзлоты (зима — за минус 50 градусов). И как еще страшнее отличается душевное состояние: одно дело быть в плену у врага, другое — у своих на каторге, да еще без вины, да еще вместо награды...
Переместил! Словечко-то какое ласковое, заботливое. Не сожрал, не раздавил. Пленных переместил, западных украинцев перемещал, прибалтов... Целиком переместил крымских татар, чеченцев, балкарцев... Пересадил, как огородник, с грядки на грядку. А что пересаженные дохли — никто не виноват. (За время, что эти заметки изучались в редакциях, вызывая у ответственных людей характерное кряхтение, означающее “и хочется, и колется”, — за это время узнал вот что. Когда “в два часа” (не в 48, не в 24) выселяли чеченцев, набралось 700 стариков, калек, не могущих идти. А везти не на чем. Велели им взять по охапке сухого сена и поволокли “на ночевку” в сараи. И подожгли. Насчет сена — как в том анекдоте: “А веревку и мыло с собой приносить?” — Прим. 1989 года.)
Власть и авторитет Сталина в результате победы неизмеримо выросли в стране и в мире. “Снаружи” — очень боялись. “Внутри” — полностью исчезли все возможности для сопротивления. Хотя на всякий случай депортировали в тундру потенциальных “врагов” сотнями тысяч.
По вагонам, которые тогда тянул в Болшево паровозик (то ли “кукушка”, то ли “овечка”) (электричек еще не было; “кукушка” и “овечка” — марки паровозов), — по вагонам моего детства чередой шли инвалиды. Точнее, не шли — скакали. Порчина подвернута, вместо ноги дубовая бутылка. Задирая пьяное слепое лицо, кто под гармошку, кто без музыки выкрикивал свою историю: как кровь проливал, как жертвовал жизнью за Отечество.
И бабы шли: “Товарищи-граждане! Кормилец погиб — детей кормить нечем. Помогите, Христа ради!”
Одежда — черная да серая, грязная да драная. Бабы в ватниках, дети в длинных до полу отцовых пиджаках с многократно подвернутыми рукавами. И — самое страшное — обрубки, поставленные срезом туловища на доску с четырьмя визжащими подшипниками по углам. Ног нет “по самое не могу”, в руках деревянные “утюги” — отталкиваться. На доске перед животом — кепка с медяками. Лицо каменное, в углу рта — “Север”. Платформы тогда были низкие, а где и вовсе не было, и такого сразу подхватывали двое-трое и забрасывали в вагон.
Подавали. Многие подавали тогда. И мне мой дед совал медяки и серебро: дай. Отдавал, стараясь не коснуться протянутой грязной, шершавой руки — страшно.
Это скакали, шли, ползли победители. Скакали ли побежденные немцы по побежденной Германии с протянутой рукой? Не знаю.
Нет, недаром до сих пор, бывает, списываем на войну наши беды, нашу бедность и раздрызг. Недаром! Какая ужасная, разорительная, самоубийственная победа. Сорок пять лет спустя все еще не зализаны раны. По результатам судя — трудно поверить, что это результаты победы. (Пятьдесят лет списывали свои несчастья на войну, последние десять — на коррупцию.)
В 1945-м победили не мы. Не народ. Не страна. Победил Сталин и сталинизм.
Народ воевал. А Победу украли.
Можно ли голодающих колхозников, работающих за “палочки” (для молодых надо уже пояснять: за черточки, которые ставил надсмотрщик на фанерке. Колхозник за день работы одну такую “палочку” получал), можно ли голодный народ (часть которого сидела ни за что), запуганную до смерти интеллигенцию (половина ее — и лучшая — тоже сидела), можно ли несколько наций, наказанных и посаженных целиком, — назвать “народом-победителем”? Кажется, нет.
Сталин и его клевреты, и их органы, и их стукачи-сексоты — вот кто победил (в смысле выиграл). Вот кто отоварился и до войны, и во время нее, и после. Они — и ими развращенный “обслуживающий персонал”.
Хамство повальное — оттуда, бесчеловечность, бюрократизм, инфаркты порядочных людей, отношение к стоящим в очереди как к рабам, как к зэкам — все оттуда, от сталинизма.
Как расценит марсианин обязанность искалеченных ветеранов-победителей ежегодно показывать, что не выросла оторванная снарядом нога? А не покажешь — пенсию отнимут.
Как расценит марсианин тот факт, что немецкие антифашисты отправились из своих концлагерей на пенсию, а русских антифашистов погнали на каторгу в вечную мерзлоту — в наказание за то, что были в плену.
Поймет ли марсианин, почему Прибалтика и соцстраны испытывают ненависть не к немецким оккупантам, а к русским освободителям?
И как в войну — стоит угрюмая толпа за сахаром, за мылом. Разве что одеты получше — победители.
Как в войну, уже слышен плач: карточки потеряла! (Сейчас почти никто не помнит, что карточки были в 1989-м!)
Наши девочки-победительницы целеустремленно отдаются побежденным немцам (западным, западным!), официанты спешат обслужить, таксисты очаровательно любезны, забывают, что в парк пора.
И ведь достигли-таки немцы гитлеровской цели: получили наше сырье, нашу нефть, к тому же не потеряв ни одного солдата, без всякой крови на чьей-либо территории — просто за марки. И рабсилу угонять под конвоем в Германию, оказывается, не надо: сама бежит, сама за билет платит. И не деревенская голь, а талантливые ученые, музыканты, врачи…
* * *
Нет, мы не победили.
Или так: победили, но проиграли.
А вдруг было бы лучше, если бы не Сталин Гитлера победил, а Гитлер — Сталина?
В 1945-м погибла не Германия. Погиб фашизм.
Аналогично: погибла бы не Россия, а режим. Сталинизм.
Может, лучше бы фашистская Германия в 1945-м победила СССР. А еще лучше б — в 1941-м! Не потеряли бы мы свои то ли 22, то ли 30 миллионов людей. И это не считая послевоенных “бериевских” миллионов.
Мы освободили Германию. Может, лучше бы освободили нас?
Прежде подобные пораженческие рассуждения (если и возникали) сразу прерывал душевный протест: нет! уж лучше Сталин, чем тысячелетнее рабство у Гитлера!
Это — миф. Это ложный выбор, подсунутый пропагандой. Гитлер не мог бы прожить 1000 лет. Даже сто. Вполне вероятно, что рабство под Гитлером не длилось бы дольше, чем под Сталиным, а жертв, может быть, было бы меньше.
(Конечно, это жестокие аморальные рассуждения. Но только рассуждения, только слова; от них никто не погибнет. А когда Советская Армия два месяца стояла рядом с восставшей Варшавой, хладнокровно ожидая гибели сотен тысяч ненужных поляков; а когда сотни тысяч своих солдат погубили, чтобы взять Берлин к празднику 1 мая — это и слово, и дело.)
Согласитесь, ведь тысячелетний рейх — это же бред. Долго ли смогли бы победившие фашисты удерживать побежденную Европу (от Атлантики до Урала)? Мы вон Афган не удержали, американцы с Вьетнамом не справились, а уж какой перевес и в числе, и в технике. Нет, недолго б музыка играла, недолго б фюрер танцевал. Партизаны (югославские, французские, наши...), союзники (США, Англия...), немецкие генералы (ведь не всегда покушения не удаются), да и сам размер территории, абсолютно невозможный, как мы на опыте убедились, для тоталитарного управления из одного центра, — все это развалило бы тысячелетний рейх лет за пять. (На собственном примере наблюдаем: не с завоеванными, а сами с собой справиться не можем — децентрализуемся.)
Народ бы поднялся. Сталин, сталинизм — никогда.
Не в 1953-м, не в 1956-м, не в 1985-м (а застой — это только лишь форма сталинизма, а вовсе не иная идеология) пришла бы к нам свобода от сталинизма. Да и не пришла она до сих пор. Все еще воюем — немалой кровью на своей территории. (Это — о Карабахе, Сумгаите... О том, что нас ждет Чечня, и в страшном сне не снилось.)
Свобода от сталинизма пришла бы в
1941-м, а от захватчиков — в том же 1945-м, максимум в 1948-м.
Ведь со своим фашизмом никто не умеет бороться, а с чужим, с пришлым, — ого!
Кадровый офицер, генерал (с 1928 года и до разгрома — в Генштабе вермахта) Курт Типпельскирх в своей книге “История Второй мировой войны” (чудом вышедшей у нас в 1956-м), рассказывая о лете 1941-го, писал: “Когда начались бои за собственно Россию, Сталин обратился к русскому народу с пламенным призывом: “При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего... В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага, и всех его пособников преследовать и уничтожать на каждом шагу... Мы должны создать народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защитить свою свободу, свою честь, свою Родину”.
Похоже, “пламенный призыв” сочинен в истерическом ужасе: все сожгите, взорвите, отравите — всю страну уничтожьте и сами умрите, подставляя “свою грудь”, — только ко мне не пропустите!
Процитировав Сталина, генерал комментирует: “Этот призыв — отчасти здесь были виноваты сами немцы — нашел отклик в сердцах людей. Они откликались на него тем охотнее, чем больше обнаруживалась неспособность немецкой военной администрации создать в оккупированных областях такой режим, который отличался бы от прежнего большей свободой” (курсив мой. — А.М.). Понимает немец! Сожалеет немец, что гитлеровские оккупанты упустили шанс привлечь “сердца людей”, дав им чуть больше свободы. А это было, увы, так просто...
Гитлер и Сталин — кто лучше? Точнее — кто хуже?
Испробуем два подхода: христианский (моральный) и межпланетный (прагматический). Марксистский не годен — слишком пристрастный и причастный.
Сказано: по плодам их узнаете их. Постараемся судить по плодам.
И Гитлер, и Сталин — убийцы. Убивать плохо. Кто хуже? Марсианин (чуждый морализаторских ухищрений) ответит: тот, кто убил больше.
На счету Гитлера — все погибшие в немецких лагерях и во Второй мировой на стороне Германии (каждый отвечает за себя). На счету Гитлера, таким образом, максимум 15 000 000.
На счету Сталина 10 000 000 крестьян,
30 000 000 жертв войны, еще 20—30 миллионов — лагеря и расстрелы. Итого: больше 60 миллионов. Наши военные жертвы — целиком на счету Сталина (см. список на пол-алфавита).
Кроме того, нападающий (Германия) должен нести больше потерь, нежели обороняющийся (СССР), разве что напал на безоружного или идиота.
Еще раз процитируем Типпельскирха: “Разведка боем являлась верным признаком того, что на другой день последует ожидаемое наступление противника. Одновременно это служило сигналом для нашей артиллерии и расчетов тяжелого пехотного оружия занимать подготовленные позиции, а для пехоты — покидать первую траншею и отходить во вторую, чтобы снизить эффективность артиллерийской подготовки противника... Если же русские все-таки имели успех, то это означало, что ожесточение, с которым русское командование, не считаясь с потерями в живой силе, продолжало преследовать поставленную цель, придавало боевым действиям характер боев на истощение. В ходе таких боев обороняющиеся немецкие войска оказывались в состоянии относительно небольшими силами наносить русским исключительно тяжелые потери, нередко в 20 раз превышавшие потери обороняющихся. В подобных условиях в конце концов появлялась возможность путем завершающего внезапного контрудара сразу вернуть потерянные перед тем позиции. Успешно проведенные такого рода оборонительные сражения, как правило, стоили русским огромных жертв...”
Это — не лето 1941-го. Это — осень 1943-го. Типпельскирх недоумевает по поводу нашей, “как правило”, кровавой тупости, не зная, что “нам дэшевая пабэда нэ нужна”. Немцы уже отступали, а мы продолжали губить своих — 20:1.
Итак, по “количеству” Сталин раз в пять хуже Гитлера.
Взглянем на “качество”. На мораль.
Может быть, Сталина надо простить за благие намерения? Гитлер-то — фашист, а Иосиф Виссарионович — коммунист. Нет. Просто Гитлер — откровенный, а Сталин — лжец и лицемер. Гитлер открыто объявил уничтожение наций, объявил немцев высшей расой, объявил политику мирового господства. А Сталин клялся в интернационализме и миролюбии, а сам “наказывал” нацию за нацией.
Гитлер по идейным соображениям убивал только еврейских и цыганских детей. Сталин — интернационалист! — убивал детей всех народов. Всех, до кого мог дотянуться.
Один убивал откровенно. Другой убивал лицемерно. Что хуже?
Гитлер, придя к власти, накормил всю Германию. Сталин — лишь свой аппарат.
Все знают, что Советский Союз обрек своих пленных на голодную смерть, назвав их предателями и отказавшись — единственный из всех стран! — кормить их через Красный Крест. И не это ли толкнуло людей в армию Власова? Почему ни из пленных поляков, ни из пленных французов немцам не удалось сформировать ничего подобного? Пленные бездуховные буржуи и помыслить не могли воевать против своих. А наши родимые...
Кто виноват? Дома их ждала каторга или пуля. А кто в это не верил, потом на собственной шкуре проверил.
Пленных — морил, семьи их — карал. А сам, как теперь стало известно, уже в конце лета 1941-го подумывал сдаться, засылал сватов через Берию и Болгарию, да фюрер побрезговал, отказал.
И вот результат: Гитлера опознали в обгорелом трупе по пломбам. Сталина набальзамировали и — в Мавзолей.
* * *
Мифы есть разные. Религиозные, добрые, страшные, идиотские.
У союзников тоже бывали смертельно опасные операции. Например, открытие второго фронта. Представьте себе честного, храброго, патриотичного английского парня в ночь перед высадкой в Нормандии. Неприступный Атлантический вал. Смерть почти неизбежна. За час до десанта томми что-то пишет. Не письмо отцу, или матери, или девушке. Не дневник. Нет, он сочиняет Заявление. “Если я не вернусь, считайте меня лейбористом!”
Простая подстановка (“британский” вместо “советский” и “лейборист” вместо “коммунист”) вскрывает миф. Трудно считать его глупым. Он подлый. Он говорит: даже перед смертью не думай о матери — думай о Партии!
Вместо того чтобы помолиться и причаститься перед очень вероятной смертью, человек пополнял ряды партии. Не в рай отправлялась живая душа, а мертвая душа — в партийную картотеку. Не гибель человеков, а рост рядов.
...Наверное, ничего не удастся доказать. Но как же тошно, что до сих пор всех школьников учат, будто маленький откровенный гитлер хуже большого подлого гитлера.
Большой хуже. Подлый хуже.
— Не дадим опорочить нашу историю!
— Да я не порочу. Я пытаюсь осмыслить. Почему, скажем, Ивана Грозного беспощадно анализируют, а Сталина, убившего в тысячи раз больше, — защищают? Сталин — свой, социалистический, а Грозный — чужой, монархический? Монархическое было Сталину не так уж чуждо. Увлечение формой, золотыми погонами, названия орденов (жаль, орден Малюты Скуратова для НКВД учредить не успел) — все это о чем-то говорит. “Социалистический”, “монархический” — в данном случае чистая терминологическая условность. Пол Пот тоже коммунизм строил (и даже на некоторое время построил!) — что ж нам теперь, Героя ему дать? (А ведь давали. И Насеру, и...)
Кто заморозил хрущевскую “оттепель”? Сталинский аппарат. Кто подламывает перестройку? Все тот же аппарат. И сегодня мы все думаем, как его переучить. Это маловероятно: старую собаку не выучишь новым фокусам.
...И не было бы у нас в истории ни Катыни-40, ни Будапешта-56, ни Праги-68, ни Кабула-80—89, ни хлебного импорта, ни... (ни десятилетней Чеченской войны).
И никто бы нас не порочил. И Ростропович сидел бы дома и играл бы нам на виолончели.
…В принципе следовало бы одинаково ненавидеть Гитлера и Сталина. И меня самого смущает тот факт, что жизнь в победившей стране заставляет меня больше ненавидеть Сталина. О Гитлере почти не вспоминаю. О Сталине поневоле думаю ежедневно. Им пропитаны книги, улицы, воздух. Зайдешь на Красную площадь — вон он стоит, высокий, серый, рядом с другими, высокими, серыми. И не идут из ума его слова:
— Приятно и радостно знать, что кровь, обильно пролитая нашими людьми, не прошла даром, что она дала свои результаты.
“Приятно и радостно”! Кажется, даже слышно, как вампир причмокивает.
* * *
— Так что же получается?! И победой над фашизмом гордиться нельзя?! Получается — вообще нечем гордиться?! Один стыд?!
— А вы не огорчайтесь. Те, кто стыдится, гораздо лучше себя ведут, чем гордецы. У кого стыд есть, тот никого не обижает, работает хорошо, не ворует, все его любят. А гордец, известно, чуть что — в драку лезет. А после, на позор всему миру, ходит с битой рожей.
Р.S. В “Огоньке” прочли — сказали: иди с Богом.
В “Московских новостях” Егор Яковлев прочел — сказал: ну-у, это лет через пять... если тенденция не изменится.
Американец прочел — пожал плечами: о чем речь? — это давно всем известно.
Немец (ФРГ) прочел — закричал: нет-нет! Гитлер хуже! Гитлер в тысячу раз хуже, потому что у него был порядок!
В “Апреле” (был такой демократический альманах) прочли — схватили: берем! печатаем! в ближайшем номере! Потом раздумали: нельзя — фронтовики обидятся.
Мужик — хромой инвалид, всю войну в пехоте прошедший, прочел — сказал: “Спасибо. Все — правда”.
"Московский комсомолец".
Чья победа?
Многие верили, что будет так, как учил великий Сталин: “Малой кровью, на чужой территории”.
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная. Но в тот день никто не знал, что эту войну назовут так торжественно. Если у нас будут праправнуки — то будут ли они помнить о Войне? И что они будут знать?
Многие верили, что будет так, как учил великий Сталин: “Малой кровью, на чужой территории”.
Чем больше верили, тем страшнее оказалась катастрофа. Через три месяца Гитлер был под Москвой. Обратный путь занял три с половиной года.
...Во времена Хрущева было объявлено число наших потерь — 20 миллионов. При Брежневе уточнили — 22 миллиона. Сейчас общепризнанное минимальное число — 27 миллионов. А есть историки, которые говорят о 35 миллионах и даже больше.
Подсчитывая павших, ошибаемся на пять-семь миллионов. Население всей Швейцарии для нас — статистическая погрешность.
Праздник 60-летия Победы показал: мы до сих пор не можем говорить о Великой Отечественной спокойно. Ветераны не могут, и вдовы не могут, и дети их, и внуки... Может, праправнуки смогут (как мы — о войне с Наполеоном).
читать дальше
22 июня 1941 года началась Великая Отечественная. Но в тот день никто не знал, что эту войну назовут так торжественно. Если у нас будут праправнуки — то будут ли они помнить о Войне? И что они будут знать?
Многие верили, что будет так, как учил великий Сталин: “Малой кровью, на чужой территории”.
Чем больше верили, тем страшнее оказалась катастрофа. Через три месяца Гитлер был под Москвой. Обратный путь занял три с половиной года.
...Во времена Хрущева было объявлено число наших потерь — 20 миллионов. При Брежневе уточнили — 22 миллиона. Сейчас общепризнанное минимальное число — 27 миллионов. А есть историки, которые говорят о 35 миллионах и даже больше.
Подсчитывая павших, ошибаемся на пять-семь миллионов. Население всей Швейцарии для нас — статистическая погрешность.
Праздник 60-летия Победы показал: мы до сих пор не можем говорить о Великой Отечественной спокойно. Ветераны не могут, и вдовы не могут, и дети их, и внуки... Может, праправнуки смогут (как мы — о войне с Наполеоном).
читать дальше