- Но обычным людям совсем не обязательно уметь стрелять, - заметил Штаубе. - Не знаю, что обязательно, - проворчала Пума, - но знаю, что это очень важно. - Но почему? - Потому, - ответила она, отрывая крепкими зубами очередной кусок мяса, - что так надо. Вот я военный спец, а ты гражданский спец. Ты дал мне хавчик, который я ем, и тряпки, в которые я одеваюсь, и генератор для электричества, и флайку, на которой я летаю, и даже пушку, из которой я стреляю, тоже придумал и сделал ты. Ты написал законы, по которым мне удобно жить. Когда я рожу ребенка, и он подрастет, ты будешь его учить. Значит, ты – мой лучший друг. А тот, кто хочет тебя заколбасить или закошмарить – тот мой враг. Он хочет отнять у меня хавчик, тряпки, электричество, флайку и пушку. Он хочет, чтобы мои дети были неграмотные и голодные. Мне надо его найти и убить, это понятно, да? - Даже если он еще не совершил никакого преступления? – уточнил Штаубе. - При чем тут преступление? – удивилась Пума, - Он не вор. Он - враг. Кто на войне ждет, пока враг что-то совершит? Только очень глупый дебил. Он дождется, что его убьют. - А если войны нет? - Война есть, - сказала Пума, - Боевые действия, они то есть, то нет, а война всегда, пока жив хотя бы один враг. Cолдат всегда это помнит. Помнит, что как делать. Как ты всегда помнишь про самолеты. Про то, как на них надо летать. Это понятно, да? - Более или менее, - нейтрально ответил он. - Если ты совсем не можешь стрелять, - продолжала она, - то врагу просто. Есть враг и я. Шансы равны. Но если ты можешь немного стрелять, то иначе. Если враг отвернулся, то ты выстрелил врагу в спину и убил. Врагу надо смотреть на тебя. Он не может смотреть на всех гражданских. Шансы не равны. Враг устал. Отвлекся. Опоздал. Я его убила. Мы вместе его убили потому, что ты можешь немного стрелять. Нам хорошо, да?